У одного бедняка умерла жена и оставила ему хорошенькую дочку по имени Розина. Бедняк с утра до ночи работал, а присматривать за девочкой было некому. Вот он и решил снова жениться; вторая жена тоже родила ему дочку, и назвали ее Ассунтой. Была она дурнушкой. Девочки вместе росли, вместе ходили в школу и гуляли, но всякий раз Ассунта возвращалась домой злая-презлая.
— Мама, — говорила она, — не хочу я больше играть с Розиной. Кто нас ни встретит, всякий только ее и хвалит: и красивая она, и румяная, и ласковая, а мне говорят, что я черна, как головешка.
— А что за беда, если ты черноволосая? — утешала ее мать. — Ты вся в меня, я ведь смуглая. В этом и есть твоя красота.
— Вы, мама, думайте, как хотите, — не унималась Ассунта. — А я все равно с Розиной ходить не стану.
Мать души в Ассунте не чаяла, — видит, что она от зависти чуть не лопается, и спрашивает:
— Как же мне помочь твоему горю?
— Пошлите Розину пасти коров, — отвечает Ассунта. — И велите ей спрясть фунт пеньковой кудели. А если вернется она домой без пряжи и с голодными коровами, надавайте ей колотушек. Сегодня колотушки, завтра колотушки — этак она живо подурнеет.
Хоть и не хотелось матери делать этого, все же уступила она капризам дочери, позвала Розину и говорит:
— Не смей больше ходить с Ассунтой. Будешь теперь пасти коров и запасать для них траву, а еще будешь прясть в день по фунту кудели. Смотри у меня, если вечером вернешься без пряжи, а коров пригонишь голодными, я тебе задам хорошую трепку. Мое слово твердое.
Не привыкла Розина, чтоб ей так грубо приказывали, и от удивления слова не могла вымолвить. Но мачеха уже схватилась за палку, и пришлось девушке покориться.
Взяла она пряслице, полное кудели, и погнала коров в поле. Идет и приговаривает:
— Коровушки мои, коровушки! Как запасу я вам травы, когда мне надо спрясть кудель? Хоть бы кто мне помог!
Тут самая старая корова повернула голову и говорит:
— Не печалься, Розина. Иди за травой, а мы тебе кудель и спрядем и смотаем. Ты только скажи:
Коровушка-коровка,
Пряди мою кудельку,
Рогами помогай,
В клубок пряжу мотай.
Под вечер коровы напаслись вволю, Розина пригнала их домой и поставила в стойло. На голове она принесла большую охапку травы, а в руке держала клубок пряжи. Как увидела это Ассунта — от злобы чуть не задохнулась. Говорит она матери:
— Завтра опять пошлите Розину коров пасти, но дайте ей два фунта кудели, а если она не спрядет всего — пусть отведает палки.
Но и на этот раз довольно было Розине сказать:
Коровушка-коровка,
Пряди мою кудельку,
Рогами помогай,
В клубок пряжу мотай, —
и вечером коровы были сыты, трава запасена и два фунта кудели спрядены и смотаны в клубки.
Ассунта вся позеленела и спрашивает:
— Как это ты успеваешь сделать все за один день?
— А так, — отвечает Розина. — Есть ведь добрые сердца на свете. Мне помогают мои коровушки.
Ассунта скорей побежала к матери.
— Мама, пусть завтра Розина сидит дома и хозяйничает, а я с коровами пойду. Дайте и мне кудели.
Согласилась мать, и поутру Ассунта погнала стадо пастись. В руке она держала хворостину и хлестала коров что было сил. Как дошли они до луга, Ассунта навила пеньку на рога коровам. А коровы стоят себе, не шелохнутся.
— Вы что? Прясть не хотите? — закричала Ассунта и давай хлестать их хворостиной пуще прежнего. Коровы замотали головами и вмиг порвали и спутали всю кудель. Остался от нее ком пакли.
Но Ассунте все неймется. Говорит она матери однажды вечером:
— Мама, что-то мне редьки захотелось. Пусть Розина ее надергает у соседа в огороде.
Чтоб угодить дочке, мать велела Розине пойти за редькой на соседский огород.
— Как же это? — взмолилась Розина. — Неужто вы хотите, чтоб я воровала? Никогда я такого не делала. Да ведь, если сосед увидит, что к нему ночью в огород залезли, он стрелять станет!
А Ассунте только того и надо. Теперь она стала сама в доме командовать и говорит сестре:
— Иди, иди, а не то палкой угощу!
Побрела бедная Розина в темноте, перелезла через забор в чужой огород, но вместо редьки ухватила репу. Тянет-потянет ока репу, наконец вытащила; шарит, а под ней жабье гнездышко, и в нем — пять прехорошеньких маленьких жаб.
— Ой, какие миленькие, — сказала Розина и собрала их в передник, приласкать хотела. Но тут ненароком она уронила одну жабу на землю, и та сломала себе лапку.
— Ох, прости меня, маленькая, я ведь нечаянно, — говорит Розина.
Остальным четырем жабам, что сидели в переднике, понравилась ласковая девушка, они и говорят:
— Милая девушка, ты такая добрая, мы хотим сделать тебе подарок. Станешь ты прекрасней всех на свете и будешь сиять, как солнышко. Так тому и быть.
Но охромевшая жаба проворчала:
— Какая уж она ласковая, ведь я из-за нее охромела! Пусть же, как только упадет на нее луч солнца, превратится она в змею, а человеком вновь станет, когда попадет в горящую печь.
Вернулась Розина домой, было ей и радостно и боязно. А вокруг нее, хоть и ночь была, стало светло, как днем, — так ярко сияла ее краса. Глянули на нее мачеха и сестра, такую прекрасную, сверкающую, как солнце, да так удивились, что рты разинули. Розина рассказала им все, что с ней случилось на огороде.
— Нет здесь моей вины, — сказала она. — Только сжальтесь надо мной, не посылайте на солнце, не то я стану змеей.
С тех пор Розина выходила из дому только вечером или в облачный день. Она проводила все время в тени у окошка, работала и пела. А из окошка расходилось сияние далеко-далеко.
Однажды проезжал мимо королевич. Сияние озарило его, он поднял голову и увидел Розину. «Откуда такая красота в крестьянской лачуге?» — подумал королевич и вошел в дверь.
Так они и познакомились. Розина рассказала принцу свою историю, рассказала и о заклятии, что висело над ее головой.
Королевич и говорит:
— Будь что будет. Нельзя, чтоб такая красавица оставалась в этой лачуге. Вы станете моей женой, — как я решил, так и будет.
Тут вмешалась мачеха:
— Ваше величество, будьте осторожны, а то в беду попадете. Сами посудите: как упадет на Розину луч солнца, она сразу превратится в змею.
— Это уж мое дело, — отвечает королевич. — Сдается мне, что не любите вы эту девушку. Приказываю отправить ее во дворец. А чтобы солнце не осветило ее по дороге я пришлю закрытую карету. У вас же будет всего вдоволь. Смотрите чтоб все было исполнено. А теперь счастливо оставаться.
Мачеха с Ассунтой не посмели ослушаться королевича и стали собирать Розину в дорогу, а в душе затаили злобу.
Наконец прикатила и карета — старинная, совсем закрытая, только маленький глазок наверху, а на запятках — егерь, весь в лентах, в шляпе с пером и со шпагой на перевязи. Розина вошла в карету, и мачеха села вместе с ней — проводить до дворца. Но прежде отвела она егеря в сторонку и говорит:
— Добрый человек, если хочешь заработать десять паоло 1 на чай, открой в карете глазок, когда солнце будет над головой.
— Хорошо, синьора, — ответил егерь. — Как прикажете.
И карета покатила. А в полдень, когда солнце было прямо над головой, егерь открыл глазок, и солнечный луч упал на голову Розины. В тот же миг девушка обратилась в змею и с шипеньем уползла в лес.
Распахнул королевич дверцу кареты, а Розины там нет… Как услышал он, что случилось, заплакал, закричал и чуть не убил мачеху. Но тут все наперебой стали говорить ему, что такова уж, видно, судьба Розины: не случись этого несчастья теперь, оно произошло бы позже. Перестал королевич убиваться, но остался грустен и безутешен.
А тем временем повара на королевской кухне давно пекли, парили и жарили в печах, на плитах и на вертелах кушанья для свадебного пира, и гости уже сидели за столом. Узнали они, что невеста исчезла, и рассудили так: «Раз уж мы здесь — попируем». И слугам было велено разогреть кушанья.
Тут из лесу принесли вязанку хвороста, и один повар бросил ее в горящую печь, как вдруг увидел, что в вязанку забралась змея. Вытащить ее он не успел, — хворост уже загорелся. Стал повар смотреть в печь, чтоб увидеть, как сгорит змея, вдруг — из пламени прыг на пол девушка, совсем нагая, румяная, как роза, и сияет ярче солнца.
Повар просто онемел, а потом как закричит:
— Сюда! Сюда! Из печи девушка выскочила!
На крик прибежал королевич, а за ним и все придворные. Узнал принц Розину и крепко обнял ее.
Тут же отпраздновали свадьбу, и Розина зажила богато и счастливо, и уж никто ее не обижал.
